Магдалена прижала малютку к сердцу, поправила платок и тихонько вышла из комнаты. Она прислушалась… внизу было тихо. Молодая женщина осторожно спустилась по узенькой крутой лестнице и вышла на улицу. Теперь она вне опасности. Редкие прохожие не обращали на нее внимания. Магдалена прошептала благодарственную молитву и исчезла в темноте ночи.

Не прошло и часа, как судомойка вернулась из Лувра. Невыразимый страх овладел ею, когда она увидела отворенную дверь своей комнаты.

— Иисусе! Мария! — вскричала она, и колени у нее задрожали.

Старуха, шатаясь, бросилась к кроватке мальчика и похолодела от ужаса. Она дрожащими руками стала перетряхивать его постельку, потом свою, звала своего Нарцисса, все напрасно — ее милое дитя кто-то унес.

Но кто? Когда?

Ренарда, как сумасшедшая, бросилась из комнаты и выбежала на улицу, надеясь отыскать и возвратить его.

X. ПРИЗРАК КОРОЛЯ

В большом сводчатом караульном зале Луврского дворца, внизу, возле передней, сидели в тот самый вечер четверо мушкетеров.

Милон Арсский еще раз налил вино в стаканы задумавшегося маркиза, Каноника и молодого виконта д'Альби.

— Рассказывайте дальше, беарнец! Чем же закончилось таинственное происшествие? — спросил он своим звучным голосом, который при необходимости мог быть истинно громовым. Каноник, прислонясь головой к высокой резной спинке стула, внимательно слушал д'Альби и пытливо смотрел на него.

— Вот посмотрите, господа! Я нашел эту перчатку на полу, — сказал Этьен, бросив ее на стол.

Каноник продолжал молчать, а маркиз де Монфор взял перчатку и стал рассматривать красивый вензель на ней. К нему подошел Милон.

— Княжеская корона! — вскричал он. — Сказать вам, кто был в ту ночь в бедном домике на улице де ла Тур?

— Говорите. Вы больше знакомы с Двором, нежели я, — сказал беарнец, — мне не отгадать имени.

И Каноник взглянул на вензель. По его гладко выбритому лицу скользнуло такое выражение, как будто и он догадался, кому принадлежала перчатка.

— Княжеская корона… перчатку потерял Генрих Конде, честное слово! — вскричал Милон. — У него было там какое-нибудь любовное свидание, ведь это дело известное.

— Но в таком случае его возлюбленная, вероятно, сквозь землю провалилась, потому что в убогой квартирке я нашел только одну старуху, которой принц наверно не стал бы признаваться в любви.

— Приберегите эту перчатку, виконт, — посоветовал маркиз, — и никому больше не рассказывайте, что нашли ее.

— Да разве я болтун? — рассердился Этьен. — Я считаю вас своими лучшими друзьями, потому и рассказал вам об этом происшествии и показал перчатку. Я даже не знал, чья она.

— Люблю беарнцев за прямоту! — перебил Милон, похлопав виконта по плечу и взяв свой стакан. — Вы мне по душе, виконт! Не сердитесь на моего друга маркиза, он говорил с добрым намерением. При Дворе нельзя болтать о том, что видишь и слышишь.

— В таком случае, благодарю за совет, — ответил Этьен и чокнулся с Милоном, потом с маркизом и слегка улыбавшимся Каноником.

— Ты его совсем с толку сбил, Эжен, — укоризненно сказал широкоплечий Милон изящному красивому маркизу. — Так вы нашли перчатку и ушли, ничего не добившись…

— Да, с обоими сыщиками, которых мне дал маршал, — продолжал Этьен. — Не успел я выйти на улицу, чтобы вернуться во дворец Кончини, как ко мне подбежал какой-то человек, итальянец по наружности. Запыхавшись, он объяснил, что является дворецким и доверенным маршала, и зовут его Антонио.

— Он, говорят, не итальянец, а грек, — поправил Каноник, впервые заговоривший за весь вечер.

— Черт с ним, кто бы он ни был, — пылко вскричал д'Альби, — Я ему показал, что я беарнец!

— Ого! Он вас оскорбил? — спросил, улыбаясь, Милон.

— Оскорбил? Лакей маршала? Ну, господин мушкетер, с каких это пор нас может оскорблять маршальская прислуга?

— Так он слишком близко подошел к вам, виконт?

— Уверен, что в другой раз ему не удастся это сделать!

— Будьте осторожнее, мой юный друг, — заметил маркиз, — этот Антонио — правая рука маршала, и вы благоразумнее поступили бы, не связываясь с ним.

— Виноват, маркиз. Вы очень знатного, высокого рода, но и себя я не слишком низко ставлю! Позволили бы вы какому-нибудь лакею маршала безнаказанно делать вам выговоры?

— Не думаю, разумеется, — улыбнулся маркиз.

— А вы, монсеньор? — обратился Этьен к Канонику. Тот дипломатично пожал плечами.

— Думать все можно, — сказал он, — но поступать надо осторожно и не нарываться самим на неприятности.

— Не слушайте их, д'Альби! — вскричал добродушный Милон, — рассказывайте. Что же позволил себе этот Антонио?

— Он подошел ко мне и спросил, нашел ли я патера Лаврентия. Я ответил, что нет. Он вдруг насмешливо говорит, что патеру, разумеется, не трудно было уйти от меня. Я спокойно пошел дальше, не обращая на него внимания. Негодяй не оставлял меня, с каждой минутой становясь все более дерзким. «Уж у меня патер не увернулся бы, — говорил он. — Только с вами могла случиться такая неудача!» Тут у меня терпение лопнуло. Мы подходили к каналу. Я схватил бездельника за шиворот. «Да я ведь только хотел сказать, что вы здесь ни с кем не знакомы, что вы беарнец!» — испуганно закричал он, ища что-то под плащом. «Ну, вот вы и познакомитесь с беарнцем!» — крикнул я и швырнул его в воду, прежде чем он успел выхватить кинжал.

— Ах, черт возьми, — рассмеялся Милон, — канал ведь выходит в Сену. Вы, пожалуй, отправили наглеца на тот свет!

— Уж не знаю, что с ним было дальше, — продолжал д'Альби. — Во всяком случае он славно выкупался в студеной воде и будет в другой раз знать, как надо разговаривать с мушкетерами.

— Вы мне все больше и больше нравитесь, д'Альби! — с восторгом вскричал Милон, пожимая руку новому товарищу, — и я так же поступил бы на вашем месте. Маркиз и Каноник рассуждают так, будто никогда в жизни никого не знакомили с лезвием своих шпаг, а я засвидетельствовать могу, что они никогда не спускали тем, кто становился им поперек дороги. Хе, хе! Достаточно назвать одно имя, чтобы маркиз тотчас переменился. Ну, что бы ты сделал, если бы тебе пришлось иметь дело с графом де Люинем?

Эжен де Монфор сразу нахмурился.

— К чему это ты заговорил о графе? — серьезно спросил он.

— Я, разумеется, не знаю, что у тебя с ним было, — отвечал Милон, — ты ведь такой же скрытный, как наш политик Каноник. Я хочу только сказать, что при случае ты точно так же обошелся бы с ним, как д'Альби с Антонио!

— Очень может быть, — сказал маркиз, — но мне кажется, с маршалом опасно иметь дело.

— Ну, а я все-таки от души готов помочь беарнцу! Не хватало еще, чтобы всякий вздумал указывать мушкетерам, — вскричал Милон, сильно ударив кулаком по столу.

— Я с тобой согласен, — подтвердил маркиз.

— И я ни на минуту не задумаюсь предложить свое содействие виконту д'Альби, если понадобится поддержать честь мушкетеров! — вскричал Каноник.

— Благодарю вас, господа! Если мы будем дружно делить и радость, и горе, для нас не будет ни опасностей, ни препятствий! — сказал виконт, поднимая стакан.

— Клянусь честью, он говорит правду! Чокнемся, господа! Будем братьями по оружию! Виконт д'Альби станет четвертым в нашем союзе. Будем все четверо действовать, как один, — на жизнь и на смерть!

Они чокнулись и выпили.

В ту самую минуту, когда д'Альби прощался с друзьями, чтобы идти дежурить в галерее, стеклянная дверь отворилась и в комнату вошла Ренарда. Она, очевидно, явилась с каким-то важным и тревожным известием, потому что лицо ее было очень бледно, а волосы, против обыкновения, растрепаны. Д'Альби, подходивший в это время к двери, заметил, как старуха сделала выразительный знак маркизу.

Милон и Каноник, искоса взглянувшие на Ренарду, остались за столом, а маркиз быстро подошел к ней.

Она задыхалась от волнения и с отчаянием всплеснула руками.

— О, господи, какая беда! — прошептала она дрожащим от страха голосом. — Да не смотрите на меня так, господин маркиз! Этого я не переживу. Мой ангел… мое сокровище, мой Нарцисс!